Уэббер покинул укрытие за принайтованным батискафом, пересек палубу и опустился на колени около контейнера, закрыв спиной свет вспышки. Он ощупал ребро крышки от одного края до другого. На дальней стороне, всего в нескольких футах от обреза кормы, где пенилась внизу, поднимаясь и опускаясь, кильватерная струя, Дэвид увидел выгравированный по бронзе рисунок – небольшую свастику. Под ней оказалась кнопка.

Уэббер нажал на кнопку, услышал щелчок, и крышка начала подниматься.

Мгновение он, оцепенев, стоял на коленях и смотрел, как дразняще-медленно крышка движется вверх, поднимаясь не более чем на дюйм в секунду.

Когда контейнер открылся примерно наполовину, Уэббер встал, взвел затвор камеры, поднес ее к глазам, навел и подождал сигнала о готовности вспышки к работе.

Свет пробивался сквозь туман; крышка затеняла содержимое контейнера, а вид сквозь линзы фотоаппарата колебался и расплывался. Контейнер заполняла жидкость.

Ему показалось... Неужели это лицо? Нет, конечно... но что-то такое, что напоминало лицо.

В жидкости что-то внезапно и резко плеснулось, и сверкнуло нечто похожее на сталь.

Долю секунды Уэббер ощущал боль, потом его окатило теплом, и он почувствовал, как его утаскивают под воду. А когда он умирал, мелькнуло странное ощущение, что его едят.

8

Существу нужно было питать себя, и оно питало, пока больше уже не могло есть. Оно жадно и неумело сосало до тех пор, пока нутро окончательно не отказалось принимать эту теплую соленую жидкость.

Насытившись, оно оставалось в замешательстве. Окружающее являло движение и неустойчивость, а когда существо поднялось из контейнера, – тревожное отсутствие чего-то. Жабры затрепетали в ожидании требуемой субстанции, но ничего не обнаружили, пока существо снова не погрузилось в жидкость.

Нервные импульсы беспорядочно вспыхивали в его мозгу, бороздили бесплодные извилины, не в состоянии классифицировать реакции. Существо несло в себе запрограммированные ответы, но в неистовстве не могло найти их.

Оно ощущало, что требуемое вещество где-то рядом, и в отчаянии снова высунулось из своего безопасного контейнера, пытаясь понять окружающую среду.

Там, вон там. Темный и зовущий мир, куда оно должно вернуться.

Лишенное знаний, существо располагало совершенными инстинктами. Оно распознавало немногие императивы, но безусловно подчинялось тем, что были ему известны. Выживание зависело от питания и защиты.

Существо не владело способностью изобретать что-то новое, но обладало необыкновенной физической мощью и именно к ней обращалось теперь.

Оставляя следы из ила и слизи, оно передвинулось к дальнему краю контейнера и начало толкать его. Мозг существа все больше страдал от отсутствия кислорода, но сохранял еще способность посылать электрические импульсы, дававшие команды мышечным волокнам.

Нос судна зарылся в пену, и корма поднялась. Контейнер скользнул вперед, заставляя существо пятиться. Но потом нос выровнялся и устремился ввысь, и с быстрым падением кормы наступил краткий миг невесомости контейнера.

Он двинулся назад, качнулся на срезе кормы и упал в море.

Как только существо почувствовало холодные уютные объятия соленой воды, его системы откликнулись мгновенным восстановлением. Оно плавно опускалось вниз в ночном море, наполняемое примитивным осознанием, что снова находится там, где надлежит.

Переваливаясь с носа на корму и рыская по курсу, судно продолжало путь под защиту острова, а по палубе каталась из стороны в сторону камера «Никон», запятнанная кровью.

Часть III

1996 год

Уотерборо

9

В каюте лодки Саймон Чейс наклонился к самому экрану телемонитора и ладонью загородил его от света. Летнее солнце еще не поднялось над горизонтом, но сияние струилось в иллюминатор и засвечивало изображение на экране. Медленно движущаяся белая точка была едва различима.

Чейс провел пальцем линию на экране, проверил направление по компасу и произнес:

– Вот она. Разворачивается на сто восемьдесят.

– Что она делает? – спросил помощник, Длинный Палмер, крутанув штурвал вправо и направляя лодку на юг. – Позавтракала у Блока и назад в Уотерборо на ленч?

– Сомневаюсь, что она голодна, – откликнулся Чейс. – Наверное, так набила брюхо китовым мясом, что неделю есть не будет.

– Или больше, – вмешался Макс, сын Чейса, сидевший на скамейке лицом к монитору и педантично переносивший с него данные в таблицу. – Некоторые из серых акул могут обходиться без еды больше месяца.

Замечание было брошено с деланной небрежностью, словно подобные откровения из области морской биологии не сходят с языка у любого двенадцатилетнего мальчишки.

– А-а, простите, Жак-Ив Кусто, – фыркнул Длинный.

– Не обращай внимания на Длинного, он просто ревнует, – сказал Чейс, касаясь плеча Макса. – Ты прав.

Он был горд и тронут, потому что знал: Макс из кожи вон лезет, пытаясь внести свою лепту в налаживание их взаимоотношений, которые при другом стечении обстоятельств давным-давно сложились бы.

Длинный кивнул в сторону берега и предложил:

– Давай скажем ребятам на пляже, что леди не хочет есть. Их это повеселит.

Чейс посмотрел сквозь иллюминатор на каменистый пляж Уоч-Хилла, штат Род-Айленд. Хотя не было еще девяти утра, несколько семей уже приехали сюда – с корзинками для пикников и автомобильными камерами. Молодые серфингисты в гидрокостюмах качались на зыби, ожидая настоящей волны, – вероятно, тщетно, поскольку ветра не было и не предвиделось.

Саймон улыбнулся при мысли о суете и панике, возникших бы, если бы эти люди имели хоть малейшее представление о том, зачем невинно выглядящая белая лодка курсирует туда и обратно менее чем в пятистах ярдах от пляжа. Народ любит читать об акулах, смотреть о них фильмы; приятно думать, что ты понимаешь акул и хочешь защищать их. Но скажите людям, что где-то в воде в радиусе десяти миль плавает акула, особенно большая белая акула, – и их любовь немедленно сменится страхом и отвращением.

Если бы эти люди знали, что он вместе с Максом и Длинным выслеживает шестнадцатифутовую белую акулу весом больше тонны, их привязанность превратилась бы в жажду крови. Они стали бы верещать: «Убей ее!» А как только кто-нибудь убил бы ее, немедленно снова начались бы разглагольствования о том, как они любят акул и как необходимо защищать все творенья Господни.

– Акула поднимается, – сказал Макс, считывая числа на экране.

Чейс снова нагнулся к монитору, загораживая его от света.

– Верно, она прохлаждалась на двухстах футах, а теперь уже меньше чем на ста, – подтвердил он.

– Где между нами и Блоком она нашла двести футов? – спросил Длинный.

– Там должна быть какая-то впадина. Говорю тебе, Длинный, акула знает свою территорию. В любом случае, она лезет вверх.

Чейс снял с крючка на переборке камеру, снабженную объективом с переменным фокусным расстоянием от 85 до 200 мм, и повесил на шею.

– Пойдем поглядим, что она нам покажет, – предложил он Максу, а Длинному бросил: – Проверь монитор, а потом проследи, чтобы она куда-нибудь не смылась. – Он пошел к двери и снова посмотрел на берег. – Надеюсь, она не всплывет между нами и пляжем. Коллективная истерия нам не нужна.

– Ты имеешь в виду Матоуэн-Крик в тысяча девятьсот шестнадцатом, – заметил Макс.

– Угу. Но у них были причины для истерики. Акула убила троих.

– Четверых, – уточнил Макс.

– Четверых. Извини.

Чейс улыбнулся и посмотрел на сына. Он пока еще мог смотреть на него сверху вниз, но уже с трудом: мальчик вырос до пяти футов и десяти дюймов – долговязое подобие Саймона, но более поджарый и симпатичный – от матери ему достались тонкие нос и губы. Чейс взял с полки бинокль и протянул Максу:

– Давай поглядим, найдешь ты ее или нет.

– Никогда не спорь с детьми об акулах. Дети знают акул. Акул и динозавров, – предупредил Длинный Чейса.