– Нет, у меня все отлично, пошли. Это все из-за шлема, вот в чем дело. Я ее не слышал.

– Держись тогда ко мне поближе. Я буду твоими глазами и ушами.

– Точно, – ответил Макс. – Я буду кружить рядом с тобой, как будто ты защитник. Чейс улыбнулся:

– Отлично, у нас есть шанс попасть в реанимации в одну палату.

Он побежал дальше.

Когда они добрались до конца улицы, Саймону пришлось выбирать: они могли продолжить путь до клуба, сесть в лодку и вернуться на остров либо еще некоторое время побегать, покружить по боковым улочкам восточной части города.

Пританцовывая, он посмотрел на Макса, вполне довольного, катившегося спиной вперед, представляя, будто удерживает шайбу воображаемой хоккейной клюшкой. Чейс решил, что мальчик действительно невредим, и можно еще потренироваться. Поэтому он свернул с Оук-стрит и побежал по направлению к большому зданию из красного кирпича – некогда городской школе, а теперь многоквартирному дому.

Улица упиралась в невысокую кирпичную стену рядом с красным зданием. Обычно Чейс разворачивался за несколько ярдов до конца тупика, но сейчас он заметил в расстилавшемся впереди заливе стаю кормящихся крачек: солнце освещало их белые перья, а капли воды, когда птицы ныряли, блестели, словно брызги алмазов. Он продолжал двигаться к стене, показывая на крачек Максу, который пролетел рядом и, сделав круг, остановился.

Минуту они смотрели на крачек, потом уже было повернули назад, и тут Чейс увидел что-то в скалах на самой кромке воды. Он остановился.

– Что там? – заинтересовался Макс.

– Не знаю.

Чейс снова взглянул на берег, внимательно рассматривая узкую полосу гальки и валунов. Макс перегнулся через стену рядом с ним:

– Куда ты смотришь?

– Вон, рядом с той кучей водорослей, – показал Чейс. Волна подняла клубок водорослей и перенесла его на пару футов ближе к берегу.

– Па! – закричал Макс. – Это рука!

17

Пальцы были сжаты в кулак, словно тот, кому они принадлежали, пытался куда-то карабкаться, или за что-то цепляться, или отбивался от чего-то в то самое мгновение, когда его настигла смерть.

– Оставайся здесь, – приказал Чейс, подтягиваясь на стену; он перекинул на другую сторону ноги и спрыгнул на прибрежную гальку.

– Ну, па... – Макс уже начал расшнуровывать роликовые коньки.

– Оставайся здесь!

Направившись к спутанным водорослям, Чейс на ходу пытался вспомнить, не слышал ли он о чьем-нибудь исчезновении. Потом подумал, какое требуется время, чтобы утонувшее тело снова поднялось на поверхность. Это случается, он знал: в трупе образуются газы, и, когда они расширяются, тело всплывает.

Куча водорослей оказалась очень большой, она далеко вытянулась по суше. Чейс не хотел касаться обнаруженной руки – может, кроме нее ничего не было, а может, было еще что-то, но настолько сгнившее, что распадается на части, – поэтому он воспользовался кроссовкой, чтобы оттолкнуть в сторону упругие стебли водорослей.

Теперь он увидел голову и то, что осталось от лица. Чейс почувствовал, как глубоко в горле закипает желчь и наполняет рот. Он упал на колени, кашляя и отплевываясь.

Кожа трупа была серо-белой; глаза, уши и губы отсутствовали. Водоросли опутывали еще часть тела, в котором не осталось ни капли крови, – просто куски белой плоти, перехваченной полосками неопренового гидрокостюма.

– Вызови полицию, – обратился Чейс к сыну. – Пройди по Бич-стрит, в агентство новостей, и попроси Эрла вызвать полицию.

– А кто... Кто это?

– Я не знаю.

– Что с ним случилось?

– Двигай! – велел Чейс и почти немедленно услышал стук роликов Макса по мостовой.

Когда Чейс решил, что может снова взглянуть, не рискуя, что его стошнит, он осторожно придвинулся поближе. Лицо узнать было невозможно, но в руке чудилось что-то знакомое.

Часы. Часы на запястье руки с окоченевшими пальцами относились к той категории часов для подводного плавания, которые разве что не выжимают носки после стирки: показывают время во всех поясах планеты, время, проведенное на глубине, оставшееся время и фазы луны. Часы человека, чокнутого на технических фокусах, и Чейс видел их раньше. Но где?

Вдруг он вспомнил: в «Пиломатериалах Уотерборо», на руке, державшей банку краски. Чейс запомнил их, потому что владелец настойчиво объяснял все функции часов и посоветовал, где такие заказать.

Бак Беллами. Неужели это все, что осталось от Бака Беллами? Но почему? Бак – опытный моряк, имевший удостоверение аквалангиста, а в выпускных классах школы он успешно участвовал в соревнованиях по плаванию.

Бак погружался, об этом свидетельствовал гидрокостюм. Что могло его убить? Может быть, он взял плохой воздух – иногда люди беспечны, наполняя баллоны, – и отравился угарным газом. Может, с ним случился сердечный приступ, или разбил паралич, или его изрубил лодочный винт, или... Бог весть.

Чейс отодвинул водоросли дальше в сторону и увидел вторую руку. Мяса между локтем и плечом не осталось, а в верхней части кости видны были глубокие щербины, словно небольшая акула или другая крупная рыба ухватилась за руку, трепала ее и глодала, как собака, которой досталась слишком огромная кость, чтобы разгрызть.

На ремне, застегнутом вокруг запястья, висел стальной футляр с видеокамерой.

– Нет, это ты скажи мне, Саймон, – потребовал начальник полиции Роланд Гибсон. – Акулий эксперт – ты. Какая акула могла это сделать?

– Никакая, – признался Чейс. – Никакая из известных мне. Или обитающих здесь.

Они сидели в кабинете Гибсона в здании местного отдела полиции на шоссе №1. Сделанные «поляроидом» снимки останков Бака Беллами рассыпались по столу Гибсона, а видеокамера Бака была подключена к телевизору в книжной стенке.

Полицейская машина приехала через пять минут, «скорая» – еще через несколько, а к тому времени, когда тело сфотографировали, упаковали в мешок и забрали на медицинскую экспертизу в Нью-Лондон, у кирпичной стенки собралась небольшая толпа.

По просьбе Гибсона Чейс с Максом поехали в здание отдела полиции и оставили официальные показания. Теперь Макс сидел в коридоре, пока Чейс и Гибсон вели разговор.

– Прекрасно, Саймон, – сказал Гибсон. – Сначала ты говоришь мне, что это похоже на нападение акулы, а потом заявляешь, что здесь нет акул, которые нападают на людей.

– Я не говорил, Ролли, что на него напала акула, я сказал, похоже, будто его могла грызть акула... когда Бак уже был мертв.

– Почему ты так думаешь?

– Акулы редко нападают на людей, и здесь такого никогда не случалось. Больше шансов, что человека убьет дикий кот или домашняя свинья, чем акула. Помимо прочего, в этих водах чертовски мало опасных акул. Песчаные акулы кормятся у дна, они никогда не преследуют пловцов, не говоря уже об аквалангистах, но могут обглодать мертвое тело на дне. Мако редки, они одиночки, живут в глубокой воде и преследуют океаническую рыбу – тунца и каранксов. Шансы, что мако забредет на мелководье, особенно в такую мутную воду, как у нас, – один на миллион. Теоретически возможна сельдевая акула; она может гнаться за человеком, если из него течет кровь, а если их стая, то жертву разорвут в клочья. Но мы бы видели следы: отметины от укусов ни с чем не спутаешь.

– А как насчет белых акул? Ты сам мне говорил, они тут есть.

– Бывают, – бросил Чейс, не желая рассказывать Гибсону о большой белой, которую они с Длинным пометили только на прошлой неделе. Меньше всего ему хотелось массовой вендетты против белых акул со стороны армады кровожадных суперменов. – Но редко... Почти никогда. И, черт побери, если бы большая белая акула собралась съесть Бака, она бы его съела. Хватит. Если бы она по ошибке погналась за ним, например приняв за тюленя, – аквалангисты в гидрокостюмах, находящиеся на поверхности, вызывают у акул ассоциации с тюленями, – она, возможно, перерезала бы Бака пополам. Мы могли найти вторую половину или нет, но раз мы что-то нашли, то были бы видны совершенно определенные следы укуса – большие, страшные полукружия. Уж конечно мы не нашли бы его с вырванным горлом и выгрызенными тут и там кусками мяса, словно его подали к столу на банкете.